Анна Закревская - Радуга на сердце
Лестница, переход, башня. Что-то толкнуло Саньку в грудь. Нет, не пешком вниз, хотя хорошо бы. Отдышаться и подышать. Санька не курил, но знал, как на него действует сигаретный дым. Пассивный курильщик, да, но как же сейчас хотелось уловить этот дымок, пусть едкий, самых дешевых… Как их там…
Лифт домчал его на новый «Софит» с такой скоростью, что заложило уши.
Что угодно сейчас. Сигарета. Кофе. Спирт. Кажется, оставалось в каморке…
Он всех подвел. Стенд загнется без него.
А если не загнется?
Если он, Александр Валько, не такой уж незаменимый…
Эту мысль Санька додумать не успел. Тяжелая металлическая дверь в пролет хлопнула за спиной, и первое, что он услышал за гулом взволнованных голосов, были сдавленные рыдания. Санька замер. Его пробитый психологами самоконтроль сбоил со страшной силой. На стенде. Кто-то. Плачет. Навзрыд, черт побери.
Этого не должно быть.
Сбежать по маленькой лесенке, прогремев на каждой ступеньке железными носками рабочих ботинок, – дело десятка секунд. Остановиться на крутом повороте, уцепившись рукой за поручень – в лучших традициях Катьки у пилона. И увидеть…
Как Линь с искривлённым лицом корчится под лестницей, захлебываясь сдавленным криком.
Как дрожащие пальцы этого ангела во плоти пытаются справиться с зажигалкой и не могут, сбивают какую-то серебристую планку, и весь механизм сыпется на пол.
Как в ее ладони, напряженной до предела, беззвучно ломается сигарета.
И пульс в ушах начинается играть тяжелый рок ярости. Так можешь ты себе ответить сейчас, Александр Валько, почему та, которую ты любишь всей душой, сейчас смотрит на тебя с таким ужасом в светлой радужке? Из-за того, что тут стряслось за этот час или из-за тебя самого?..
Не подходить. Не обнимать. Не прикасаться.
Изомнешь, как цвет, сломаешь эти хрупкие плечи.
Психологи правы. Вспыхивает соломенная кукла, но даже не от огня, а от воткнутой в тело иглы.
– Что случилось, Линь? – выдавил Санька, отступая на шаг и впечатываясь спиной в стену.
– Батарея… пятая… взорвалась… – Линь всхлипнула и вдруг, что есть силы, швырнула на пол зажигалку и растерла в руках сломанную сигарету. Ее плечо прошила короткая судорога.
Санька молчал. Обнять бы… Нет. Нельзя.
– Ты куришь? Не знал.
– Аритмия, – тихонько шепнула Линь, и протянула Саньке руку. – Прости. Я знаю, сигаретами сердце не лечат…
Санька молча смотрел на протянутую ему руку. Душа ухнула из огня да в полымя, от пятисот по фаренгейту в абсолютный ноль космоса. Критиканом, значит, я стал, да? Хорошо. Допустим, про аритмию я догадался и сам. Хорошо, курят сейчас все. Почти. И рад, если не синтетическую гадость.
– А это что? – Санька, уже не контролируя себя, схватил девушку за запястье и отдернул рукав халата.
Линь коротко вскрикнула, пытаясь вырваться. Ее кисть плотно обхватывал черный ремешок с блестящими заклепками.
– Так ты еще рокер-байкер и хрен знает кто… – протянул Санька. – Ну, чего я еще о тебе не знаю?
Линь на миг замерла. В ее глазах, обращенных на Саньку, неумолимо поднималось высокое. Твой немой вопрос мне ясен без слов: с какого перепугу ты вообще должна мне что-то про себя рассказывать? Не знаю. Но, кажется, должна.
– Кто. Пускал. Батарею?
Линь стиснула зубы, но не отвела взгляд.
– Ты?
– Да.
– Значит, нечего реветь, – говорил Санька, и чувствовал, как готов удавить сейчас сам себя. – Я просил вас всех подождать.
Линь замерла на вдохе. Ничего, девочка, захочешь жить – выдохнешь. И вдохнешь снова.
– Все вопросы к Пароёрзову… И этому, главному, из пришлых, – Линь прикрыла глаза. – У тебя б она тоже взорвалась, хоть ты и ангел-хранитель стенда… Отпусти мою руку. Пожалуйста.
Санька медленно разжал пальцы и отвернулся, чтобы не видеть, как красные следы от них наливаются синим. Что же ты натворил, что же ты… За спиной все-таки чиркнула спичка. Потянуло дымом, но, увы, ненастоящим. С запахом корицы. Черт, значит, тоже синтетика.
– Подойди ко мне, Линь, – тихо попросил Санька, опираясь сцепленными руками о стену. – Подойди, если не боишься. Если…
Теплое прикосновение к спине погасило последние угольки гнева. Как ты там говорил, Овердрайв? Задавал вопрос, кто ты. Кому, интересно только… Не успел дочитать, да и неважно. Ты мне коллега, Линь. Ты мне лучший друг, светлая. Ты мне любимый человек… И одно-другому-третьему не мешает.
Тихий писк смешался с запахом корицы. Абсурд, но Санька сейчас уже не ручался за свои шесть чувств. Просто все слилось в одну картинку.
– Отдай мне трекер, – сказал Санька.
Коричное дыхание опалило шею. Горячий металлический брусок упал в карман рабочей куртки. Санька неуловимым движением поймал белую ладонь, еще касавшуюся грубой холщовой ткани.
Линь вздрогнула. И поделом мне. Теперь она будет бояться меня всю жизнь. Санька осторожно прижал ладошку к губам, тихо прошептав в самую серединку, где кожа вопреки касанию металла и токсичных жидкостей каким-то магическим образом осталась тёплой и мягкой, как шёлк:
– Твои руки, Линь, как руки хирурга, чувствуют механику… чужой души. Слушай… Я сейчас пойду к ним. А ты побудь здесь. Обещаешь?
– Да, Саня.
Ошметки взорвавшегося коммутатора валялись по всему силовому помещению, а его останки кто-то сердобольный уже вытащил на свет божий из недр батареи. Санька, не обращая ни на кого внимания, присел перед изуродованным бутербродом электронных элементов и провел кончиком пальца по оплавившимся тиристорам. На каком старье работаем, боги Сети… Неужели еще сотня лет пройдет, а мы все так же будем торчать в двадцатом веке, получая новые технологии из-за границы с опозданием на эпоху?
В поле зрения появились Пароёрзовские ботинки. Санька хотел было подняться, но передумал. Я действительно виноват.
– Это была ошибка монтажа, – сказал Пароёрзов негромко, словно прочитав Санькины мысли. – Слава Богу, не нашего, а субподрядчика. Батарею починят за следующую неделю. Тебе повезло, Александр Валько.
– Почему? – глухо спросил Санька, не поднимая головы.
– Потому что я могу свалить вину на кого-то другого. Но следующая авария будет на твоей совести, слышишь?
– Я не начальник стенда. Он в отпуске, а я всего лишь… – Санька поперхнулся и закашлялся. Едкий запах горелого вгрызался в легкие.
– Всего лишь ангел-хранитель стенда, – Пароёрзов пихнул ногой сгоревший коммутатор, из которого от удара посыпались еще чудом державшиеся элементы. – Так уж попроси в Небесной Канцелярии, чтоб такого больше не было.
Чтоб такого больше не было.
Больше не было.
Не было.
Санька тихо накрыл матом весь белый свет. Амба. Вечер пятницы. Всех взашей отсюда, все равно с разгона не починить. Внутри зрела уверенность, что это не последнее ЧП, но Санька старался об этом не думать. И звенели горькой полынью и медным привкусом на языке всплывшие в памяти строчки забытого стихотворения…
Развлекайся, о Господи. Я устал
Править копии лиц с твоего листа,
Чтобы ты на клочья их рвал потом.
За рекою стартует Полынь-звезда,
Мой последний небесный дом.7
Глава 4
Если карьерным ростом называют обычно то, что происходит в вертикальном направлении, то профессиональный путь Кирьки был скорее похож на пресловутое «мыслью по древу», на полёт белки с одной кроны на другую. Ответственный исполнитель, сдача проектов раньше срока, поиск двери на выход там, где остальным видится стена с нарисованным на ней очагом – и никогда, никогда фамилии Заневского на титульниках этапных отчётов и в научных статьях, написанных по мотивам его достижений.
Чего скрывать, Буревестник и сам не стремился к славе да влиянию, к тому, что понимается под словом «власть». Организатор, честно говоря, из него был фиговый. Внутренней мотивации у Кирьки хватало с избытком, но она упорно не желала воплощаться во внешнем мире в качестве прутика-стимула, которым умелый руководитель то щекочет своих подчинённых, то, бывало, протягивает вдоль хребта.
Кирька слишком сильно ценил свободу других от себя. Равно как и свободу себя от других.
«Потому и остался в обществе компа да кошки, – подколол хакера внутренний голос. – И чего ради ты вообще живёшь, птаха? Кому ты, чёрт подери, нужен?»
Отправив письмо со вложенным файлом – дописанным точно в срок характерологическим модулем искусственного интеллекта, Кирька устало вздохнул и помахал рукой перед экраном, приказывая машине перейти в спящий режим. Вот, одним компаньоном меньше. Осталось достать пакетик кошачьего корма, и тощую, как хозяин, трёхцветную животинку резвым аллюром унесёт на кухню.
А вот теперь – абсолютное одиночество.
Не раздеваясь, Кирька повалился на диван. Успеть бы вырубиться за ближайшие полчаса, иначе фига с два он уснёт…
